Прорвало батарею квартире. Там проживают мать пенсионерка и дочь инвалид детства.

Органы опеки, чудовищный беспредел которых в России давно никого не удивляет, в очередной раз вляпались в гнусную историю. На этот раз – в Екатеринбурге.

Местные инспекторы структуры, именующей себя соцзащитой, отобрали двоих детей у матери-одиночки только потому, что сочли беспорядок из-за ремонта в квартире неподобающим для проживания её 14-летнего сына и 9-летней дочери. Причём никаких других нареканий к ней никогда не возникало: Ярослав и Алёна всегда были прилично одеты, накормлены, хорошо учились в школе и, главное, – не жаловались на мать.

Но, как известно, “был бы человек, а статья найдётся” – так ведь, кажется, звучит известная фраза?

Всё началось с бытового конфликта

Айша Репнякова своих двоих детей воспитывает одна, с мужем уже давно вместе не живут. Живут они, пусть и небогато, но вполне достойно – в собственной просторной квартире в Верх-Исетском районе Екатеринбурга.

Да, ей приходилось пахать на нескольких работах, но тем не менее на жизнь хватало.

У мальчика-подростка – своя комната, у девочки – своя.

Плюс вместе с ними проживали на тот момент её пожилой папа-инвалид и бабушка – и, собственно, с бытового конфликта из разряда “Отцы и дети” всё и закрутилось в конце лета – начале осени прошлого года.

Дело в том, что представители старшего поколения семейства, попросту говоря, скопидомничали – то есть буквально завалили своё жилище старыми книгами, журналами, хламом.

[attention type=yellow]

Айша ругалась – даже, говорит, выбрасывала на мусорку то, что не помещалось в пределах их комнаты. Они с ней тоже.

[/attention]

Но места на “взрослой половине” уже не хватало, и беспорядок периодически перемещался за её пределы. Она выбрасывала эти “излишки”. Что, соответственно, вело к новым ссорам.

В общем, однажды, осенью 2019-го, в районный орган опеки поступил “сигнал” – о том, что у Репняковых в квартире сложились плохие условия для проживания детей. Кто сделал этот звоночек, наверное, расшифровывать не стоит. Вполне вероятно, дед хотел припугнуть дочку.

Но вышло иначе.

В их квартиру явились соцработники. И изобразили “ужас приличных людей”, увидев бардак.

“Сделаю всё, что угодно, только кровинушек моих оставьте!”

Само собой, Айша, испугавшись, пообещала тут же всё убрать, да уж куда там! Служащие заерепенились – как, мол, здесь вообще могут жить дети? Женщина пообещала в ответ сделать ремонт (хотя, понятно, одной провернуть такое дело – обременительно и сложно).

На Айшу составили протокол по ст. 5.35 Кодекса об административных правонарушениях России (“Неисполнение родителями или иными законными представителями несовершеннолетних обязанностей по содержанию и воспитанию несовершеннолетних”) и выписали штраф на 500 рублей.

Айша Евгеньевна ранее не привлекалась по статье 5.35 КоАП, а из сложившейся практики правоприменения, на лиц, ранее не привлекавшихся по этой статье, штраф не назначается. Ограничиваются в таких случаях предупреждением,

– комментирует юрист Дмитрий Кротов, который взялся представлять интересы Репняковой в суде.

Правда, он подключился к делу на несколько месяцев позже, когда поезд под названием “ювенальный беспредел” уже набрал обороты и катился по накатанным рельсам.

А тогда Айша была в полной растерянности, она просто не понимала, что происходит.

Дети уходить не хотели. Но соцработники были неумолимы

Мать моментально оплатила штраф – эти несчастные полтысячи рублей (лучше было купить детям на них что-то, но тут выбирать не приходилось), выгребла всё из квартиры, затеялась наводить порядок – красить-штукатурить, улучшать жилищные условия.

Отчиталась, как водится, перед контролирующим ведомством.

Но – было поздно. Соцзащита закусила удила. И, выслушав её и покивав головами, немедленно отправились проверять, что она там сделала, как выполнила предписания.

Ярослав и Алёна всегда были чисто и опрятно одеты, а к их матери ни разу не возникало претензий. Однако органы опеки с удивительным упорством принялись за дело – и отобрали детей. предоставлено Царьграду Айшей Репняковой.

[attention type=red]

Разумеется, застали квартиру в состоянии ремонта – со всеми вытекающими. Что вызвало новую волну недовольства: “Как, вот здесь вы собираетесь детей воспитывать?!”

[/attention]

Репнякова попыталась объяснить, что это ведь не навсегда, и она готова работать сутки напролёт, чтобы всё поскорее завершить, а мусор будет выносить своевременно.

Те вроде как милостиво согласились, но поставили условие:

Пока будете прибираться и наводить красоту в квартире, детям придётся пожить в приюте. А что вы хотите? Таковы правила. Иначе вообще прав родительских лишитесь.

И тут же составили акт – очень, кстати, избирательно, поскольку там был указан сплошной негатив, отмечает Дмитрий Кротов, поэтому никак нельзя говорить о его законности.

Причём пытались даже подсунуть типовой бланк, где указывалось, что дети передаются в приют, поскольку мать страдает алкоголическими пристрастиями и наркоманией, что вообще не соответствует действительности. К счастью, она, хоть и ошарашенная невероятным известием, но прочитала бумагу, прежде чем подписать. И отказалась делать это в таком виде.

Соцработники спорить не стали. Переделали. И она поставила роспись.

Ярослав и Алёна собирались в слезах. Они не хотели никуда уходить. Однако взрослые тётеньки были неумолимы.

“А может, его в сексуальное рабство сдадим, раз ему с нами не живётся?”

Женщина действительно торопилась, старалась. Вот только органы опеки дожидаться не стали, и уже через месяц (!) был подан иск в районный суд об ограничении Айши Репняковой в родительских правах.

Айша билась на этом процессе за своих ребятишек – как могла. Предъявляла доказательства, что Ярику и Алёнке с ней живётся хорошо, приносила характеристики и прочие бумаги. Только суд всё равно встал на сторону соцслужбы и вынес соответствующее решение.

Так начался кошмар, который продлился без малого год.

Конечно, дети, пришедшие из нормальной семьи в приют, попадают совсем в другую атмосферу. Они там чужие. Они привыкли к иной жизни – где есть мама, завтрак, обед и ужин, телевизор, туалет и ванна, родные стены, наконец.

[attention type=green]

И те ребята, которые уже жили там, разумеется, восприняли их в штыки, изгаляясь при каждом удобном случае.

[/attention]

Ярослав и Алёна жаловались, что их заставляют мыть полы, растворяя голыми руками таблетки бытовой химии в вёдрах, бьют, отбирают личные вещи (телефон, в частности), а кто-то из оголтелых “старшаков” вообще предлагал сдать мальчика в “сексуальное рабство”, раз ему в такой (в смысле – в их) компании не живётся. Да, возможно, это была такая угроза с целью поглумиться, но на парня она произвела угнетающее впечатление.

Неоднократно в полицию Репняковой писались заявления по фактам краж и побоев в отношении детей. Разумеется, какого-либо эффекта они не дали,

– продолжает Дмитрий Кротов.

Айша приходила к своим чадам чуть ли не каждый день. Но что это было за общение? Словно свидание с заключёнными в колонии.

К тому же за день до судебного заседания о снятии ограничений на сайте Минсоцзащиты появилось объявление с анкетами обоих детей – о том, что им подыскиваются опекуны. Причём, брата и сестру формально разделили, написав, что Алёна, мол, не ладит с Ярославом: по всей видимости, чтобы побыстрее найти желающих взять их на воспитание.

Свердловская Фемида, оказывается, умеет прозревать

Айша Евгеньевна, конечно, продолжала бороться – обратилась к профессиональным юристам (помимо Дмитрия Кротова в деле принимал участие Александр Шумилов – прим. ред.), потому что поняла, что самостоятельно правды не добиться никак.

Но тут ещё вмешалась пандемия с её ограничительными мерами. Соответственно, всё затянулось уже до середины лета нынешнего года, когда, наконец, состоялось новое рассмотрение дела в апелляции.

Сейчас в квартире всё чисто и красиво: к матери претензий больше нет. предоставлено Царьграду Айшей Репняковой.

[attention type=yellow]

Впрочем, апелляционная инстанция, говорит Дмитрий Кротов, фактически просто продублировала решение нижестоящего суда, не попытавшись особо разобраться, что к чему.

[/attention]

Даже не стали особо проверять довод жалобы о том, что, приводит пример юрист, в решении суда и аудиопротоколе отсутствуют данные о присутствии на ключевом заседании помощника прокурора, который должен был участвовать в обязательном порядке.

Только после того как информация о скандале дошла до администрации президента, об этом узнал полпред главы государства в УрФО, ситуация резко поменялась.

Вдруг обнаружилось, что в Свердловской области есть Минсоцзащиты, детский омбудсмен и прочие службы.

Подключились общественные организации, Репняковой помогли завершить в квартире ремонт, купить простенькую, но новую мебель и так далее.

А потом и Фемида прозрела: 24 сентября было принято решение о снятии ограничений, а детей приказали вернуть матери.

– Очень хорошо, что всё это, наконец, закончилось! Для меня в первую очередь важно, что Алёна и Ярослав дома. А дом, к слову, с осени того года значительно изменился – спасибо всем неравнодушным, кто помогал. Мы прошли много испытаний, было убито много нервов…

Всё это, конечно, бесследно не пройдёт. Но – спасибо огромное тем, кто помогал мне! И моим юристам, и общественным организациям. Сейчас всё налаживается, я и Алёна с Ярославом возвращаемся к прежней жизни – без судов, внимания СМИ. Жизни тихой и спокойной.

Как раньше, только лучше, –рассказала Царьграду сама Айша Репнякова.

Источник: https://tsargrad.tv/articles/poka-remont-pust-v-prijute-zhivut-opeka-obmanom-zabrala-u-materi-detej_284886

«Ты себе больше не принадлежишь»: как живут семьи с тяжелобольными родственниками

Елена живет вместе с мужем в Смоленской области, ухаживает за 77-летней матерью, которой несколько лет назад поставили диагноз деменция. Дети выросли и разъехались: одна дочь живет с семьей в Смоленске, другая — в Санкт-Петербурге.

Шесть лет назад Елена стала впервые замечать проблемы с памятью у матери: «Она задавала вопрос, слышала ответ, а потом могла еще раз десять повторить вопрос». Сначала все списывали на обычные проблемы с памятью у пожилых людей.

«Про деменцию никто у нас в семье ничего не знал, само слово деменция я узнала три года назад».

Мама тогда жила отдельно в деревне, сама себе готовила, убиралась, если плохо себя чувствовала — вызывала скорую. Но к концу 2015 года ее состояние начало ухудшаться: «Она вызывала скорую, а когда та приезжала, она уже ходила по огороду и с удивлением спрашивала у них, зачем они приехали». В один из таких визитов врачи решили отвезти женщину в психоневрологический интернат.

Елена стала регулярно ездить в ПНИ и навещать маму, ждала выписки, но в один из дней мама не вышла. «Ее вывезли на коляске в совершенно невменяемом состоянии. Еще пару дней назад она сама ходила, разговаривала, отвечала на вопросы, а теперь она в состоянии овоща.

У меня случилась истерика, я кричала: „Что вы сделали с моей мамой“». По словам врачей, у женщины случился микроинсульт, что и привело к такому ухудшению.

[attention type=red]

Елена забрала мать из интерната с диагнозом болезнь Альцгеймера и сосудистая деменция, оформила инвалидность I группы, переселила к себе в двухкомнатную квартиру и полностью взяла на себя уход.

[/attention]

За последние три года она ни разу не оставляла маму более чем на пару часов, даже поход в ближайший магазин — теперь проблема. «С 2016 года я никуда не выезжала. Я не могу ее оставить. Я в магазин выхожу максимум на полчаса, когда захожу в подъезд, слышу, как на пятом этаже мама стучит со всей силы в дверь. Она очень боится оставаться одна».

«Это не моя мама»

Необходимость ухаживать за угасающими родственниками, будь то пожилые люди с деменцией или больные в терминальной стадии, — сильный удар по всей семье.

Помимо физического аспекта — полностью обслуживать потребности больного, следить за питанием, подвижностью, выполнять назначения врача, мыть, переворачивать (а в случае со взрослыми лежачими больными речь может идти о весе в 80—90 и выше килограммов) — ухаживающие подвергаются сильному ежедневному стрессу.

«Тяжело не столько физически, сколько морально, — говорит Елена. —  Находиться 24 часа с психически больным человеком — очень трудно. Ты себе больше не принадлежишь, вся жизнь подстраивается под больного. Она ничего не помнит, не понимает, когда с ней говорят. Я на нее порой смотрю — от моей мамы уже ничего не осталось. Как будто это не моя мама, а чужой человек».

Выгорание — очень частое состояние людей, ухаживающих за тяжелобольными близкими. По информации международной организации Alzheimer’s Association, от 30 до 40 % человек, ухаживающих за больными деменцией родственниками, страдают депрессией. Едкая смесь из чувства вины, жалости, злости и бессилия эмоционально истощает.

По словам психолога Зары Арутюнян, дементный больной — уже другой человек. И ухаживающий родственник сталкивается с тем, что тот человек, которого он знал и любил, ушел, а вместо него появился какой-то незнакомец, капризный, порой крайне агрессивный. Такого сложно любить.

«Из этой точки рождается чувство вины, — объясняет она. — Люди думают: „Это же моя мама, я ее люблю, а я злюсь, сержусь, а должна быть терпеливой, я не справляюсь“. В какой-то момент они уже ждут конца, смерти и ненавидят себя за это.

Это чувство вины выматывает, съедает эмоциональные ресурсы, которые и так ограничены».

Двадцатитрехлетняя Татьяна жила с родителями в Москве, училась на психолога, когда в 2017 году ее бабушке поставили диагноз сосудистая деменция. Родители решили перевезти ее к себе.

Незадолго до этого у матери Татьяны обнаружили онкологическое заболевание в третьей стадии, и она тяжело переживала этот диагноз. После переезда бабушки из-за натянутых внутрисемейных отношений атмосфера в доме стала напряженной.

Осенью 2017 от рака скончалась мама, и Татьяна осталась жить с отцом, частично взяв на себя уход за бабушкой.

«На этом фоне у меня у самой возникли психические проблемы. Просто не чувствую ничего, — говорит Татьяна. — Не хочется заходить в комнату, как-то стараться что-то делать. Все это просто невыносимо».

Ухаживающий близкий человек длительное время находится в таком сильном стрессе, что порой сам умирает раньше, чем его подопечный.

«Когда в семье появляется тяжелый больной, часто родственники пребывают в иллюзии, что болезнь можно вылечить, что нужно приложить максимум усилий. Они бегут спринт, а им надо бежать на самом деле марафон.

Марафон — это не выкладываться на сто процентов одномоментно, а поступательно двигаться к своей цели. Главное — сберечь силы», — отмечает Арутюнян.

[attention type=green]

Уход за тяжелобольными в семье чаще всего ложится на плечи женщин. По данным той же Alzheimer Association, две трети ухаживающих за людьми с деменцией — женщины, большинство из них — в возрасте от 45 до 65 лет.

[/attention]

Они относятся к так называемому «поколению сэндвич»: их дети еще не выросли или не встали на ноги, а пожилым родителям уже требуется помощь, уход и порой опека. Это трудоспособное население, которое оказывается запертым в стенах собственных квартир.

До своей пенсии еще много лет, и им приходится жить на пенсию опекаемого и пособие в 1200 рублей. Кто-то находит работу на дому, кто-то перевозит тяжелобольного к себе, сдавая квартиру опекаемого.

Выступление главы фонда помощи хосписам «Вера» Нюты Федермессер о ситуации в ПНИ на заседании Совета по правам человека, 24 июня 2019 года.

Жительнице Санкт-Петербурга Марине 44 года. В конце 2013 года у ее на тот момент 65-летней мамы, работавшей санитаркой в аптеке, появились первые признаки болезни Альцгеймера. В основном это касалось быта: например, она варила макароны, но не ела их, а на вопрос, зачем сварила, отвечала: «Не знаю». Болезнь прогрессировала.

В январе она поехала в знакомую клинику для продления санитарной книжки и не смогла ее найти. Съездила второй раз, потом третий, но так и не нашла здание, которое до этого посещала каждый год. Марина отвела маму к врачу, и уже в феврале 2014 года ей поставили диагноз сосудистая деменция.

Уже через полтора года стало понятно, что маме нужен постоянный уход, и Марина наняла сиделку, а в конце 2017 ушла с работы и стала сама полностью ухаживать за матерью.

«Мы живем с мамой вдвоем, других родственников нет. Сейчас работаю дома, —  рассказывает Марина. — Моя мама спокойна в болезни, я могу оставить ее одну и уйти, например, в кино.

Мама никуда не лезет, нет агрессии, бреда, ущерба и фекальной стадии. Но она стала полностью зависима от меня, я уже не распоряжаюсь своей жизнью.

Самое тяжелое — невозможность уехать куда-то надолго, на целый день».

«Для нашей семьи это неподъемная сумма»

От государства семьи с тяжелобольными родственниками могут получить крайне ограниченную материальную и финансовую поддержку: пеленки и памперсы — не более трех единиц в сутки, инвалидное кресло, специальную кровать, денежное пособие — для самого больного и ухаживающего за ним. Все это — в размере, не покрывающем и половины от потребностей семьи. Но даже за эту помощь необходимо порой бороться, продираясь сквозь бюрократические преграды.

«Тяжело не столько физически, сколько морально. Ты себе больше не принадлежишь, вся жизнь подстраивается под больного. Я на нее порой смотрю — от моей мамы уже ничего не осталось. Как будто это не моя мама, а чужой человек»

Сиделок на полный день государство предоставлять не обязано. Семьи с тяжелобольными могут обратиться в центр социального обслуживания (ЦСО) за бесплатным соцработником, но сначала надо будет показать, в каких условиях проживает больной, собрать справки о доходах семьи.

[attention type=yellow]

Если у семьи доходы выше прожиточного минимума, то бесплатный соцработник не полагается. В этом случае услуги можно заказать на платной основе: например, в Москве помощь по уходу обойдется в 315 рублей в час.

[/attention]

Но на практике речь не идет о сиделках на полный рабочий день: обычно у каждого соцработника по 10—15 подопечных, и в сутки на каждого из них они тратят не более 2 часов.

По словам самих ухаживающих, помощь соцработников все равно не позволяет надолго отлучиться из дома, тем более вернуться на работу — они могут помочь приготовить еду, сходить за продуктами и лекарствами, но кто-то постоянно должен находиться дома.

С 2018 года в России заработал пилотный проект по внедрению системы долговременного ухода за пожилыми людьми и инвалидами, в 2019 в нем участвуют 12 регионов.

Заявленная цель — поддержать семейный уход, социальное обслуживание и медицинскую помощь на дому, в полустационарной и стационарной форме с привлечением службы сиделок и патронажа».

Он предусматривает «тяжелым» группам ухода предоставление «расширенного пакета услуг», то есть четыре часа помощи в день, что радикально отличается от двух часов один раз в неделю, как в большинстве регионов сейчас.

«Четыре часа ухода — конечно, недостаточно, если человеку нужна круглосуточная помощь, но эти обязательства уже сейчас могут взять на себя даже „бедные“ регионы», — считает Елизавета Олескина, директор благотворительного фонда «Старость в радость», отвечающего за разработку методологии для этого проекта.

Сколько государство платит инвалидам и ухаживающим за ними?

ЕДВ инвалидам I группы — 2661,52 рублей.

ЕДВ инвалидам II группы и детям-инвалидам — 1580,2 рублей.

ЕДВ инвалидам III группы — 1041,25 рублей.

*ЕДВ — ежемесячная денежная выплата

Они также вправе выбрать, в каком виде получать бесплатный набор социальных услуг (НСУ) — в натуральном либо денежном. С 1 февраля 2019 НСУ составляет 1121,42 рублей ежемесячно (863,75 рублей на медицинские препараты, 133,62 рублей на санаторно-курортное лечение и 124,05 рублей на проезд к месту лечения и обратно).

Социальная пенсия — выплачивается никогда не работавшим инвалидам I, II, III групп, детям-инвалидам и инвалидам с детства: от 4509 рублей до 12731 рубля + региональные доплаты, если такие предусмотрены.

Страховая пенсия — выплачивается ранее работавшим инвалидам в зависимости от стажа и общей суммы страховых взносов: от 5334,19 рублей.

Пособие лицам, осуществляющим уход (ЛОУ) за нетрудоспособными гражданами и инвалидами (кроме детей-инвалидов и инвалидов с детства I группы), — 1200 рублей (только для неработающих граждан).

Пособие лицам, осуществляющим уход (ЛОУ) за детьми-инвалидами и инвалидами с детства I группы, — 10000 рублей (только для неработающих родителей либо опекунов трудоспособного возраста).

Источник: Пенсионный фонд РФ

[attention type=red]

В регионах-участниках стали открываться центры обучения для специалистов, работающих с подобными тяжелобольными, школы по уходу для родственников, но о масштабном охвате сиделками всех нуждающихся речи пока не идет.

[/attention]

Сейчас для ухаживающих родственников выбор невелик: получать 1200 рублей, не работать и самим ухаживать, остаться без пособия и нанимать сиделку за свои деньги или определить лежачего больного в стационарное учреждение — ПНИ или хоспис. На практике мест в стационарах — как государственных, так и частных — несравнимо меньше, чем людей, нуждающихся в уходе. Да и родственники не спешат отдавать туда своих близких, опасаясь некачественной помощи.

«В ПНИ они живут год-полтора. Мне маму жалко. Если бы еще пансионат был с хорошими условиями, но такие денег стоят. И даже это не гарантирует хорошего ухода, — говорит Елена. — Мне совесть не дает так поступить».

Платные сиделки для большинства семей в России слишком обременительны из-за высокой стоимости услуг. Поэтому на практике один из членов семьи  — чаще всего женщина — вынужден фактически переквалифицироваться в сиделку и уйти с работы.

«Поначалу я еще ходила на работу, но мамино состояние постепенно ухудшалось. Когда я приходила, в ее комнате были содраны шторы, вырваны провода, она размазывала фекалии по стенам, — вспоминает Елена, которая до конца 2016 работала старшим продавцом. — И мне пришлось уволиться. Совмещать работу с уходом за таким человеком нереально».

Частично компенсировать плату за сиделку за счет пособий от государства тоже не получится. Сейчас людям, ухаживающим за нетрудоспособными гражданами, полагается лишь ежемесячная выплата — 1200 рублей. Но чтобы оформить это пособие, нужно числиться неработающим.

«Дементный больной — уже другой человек. И ухаживающий родственник сталкивается с тем, что тот человек, которого он знал и любил, ушел, а вместо него появился какой-то незнакомец, капризный, порой крайне агрессивный. Такого сложно любить»

По словам Елены, 1200 рублей в месяц, которые ей выплачивает государство по уходу за инвалидом I группы, — это стоимость сиделки в Смоленской области в сутки. Если нанять ее на каждый день, то сумма превысит всю ее зарплату. Сейчас семья Елены живет на зарплату мужа, мамину пенсию и те самые 1200 рублей пособия.

Семей, столкнувшихся с необходимостью ухаживать за тяжелобольным родственником, тысячи, если не миллионы, но несмотря на масштаб проблемы статистики по ним в России нет. «Государство просто не видит родственников лежачих больных.

Задача проекта системы долговременного ухода состоит в частности в том, чтобы честно «посчитать» всех, кому нужна помощь в стране.

А родные лежачих больных — такие же адресаты системы, как и те, о ком они заботятся», — рассказывает Олескина.

По мнению Арутюнян, ухаживающие крайне нуждаются в психологической помощи, и хотя они могут ее получить бесплатно в некоторых регионах, например, в центрах социального обслуживания, они редко за ней обращаются. Сказываются и усталость, и нехватка времени на себя, и отсутствие культуры обращения к психологам.

«Как-то раз я хотела две недели отдохнуть, съездить к детям. Но посчитала: 1200 рублей в день сиделке, плюс закупка продуктов на маму и на сиделку, еще надо оставить на непредвиденные расходы. Для нашей семьи это неподъемная сумма. Дети выросли — сейчас бы жить и жить, мне всего лишь 51 год. Только дети устроились, а я сижу и выехать даже не могу. Я уже смирилась. Видимо, это мой крест».

Источник: https://spid.center/ru/articles/2466/

«Не удивляюсь, когда дети сдают родителей в дом престарелых». Взрослая дочь вспоминает украденное детство

«Любите своих детей! Ребенок вам ничего не должен», — с таким посланием обратилась в редакцию наша читательница Надежда. Своей историей она не пытается вызвать чье-либо сочувствие, ее цель — донести, что детские травмы остаются с человеком на всю жизнь. То, как мы воспитываем ребенка, неизменно отражается на нем.
 

Я совершенно не удивляюсь, когда слышу, что взрослые дети сдали своих пожилых родителей в дом престарелых или внук топором зарубил бабушку и дедушку. Порой, когда знаешь причины, то «жертв» становится не так жалко.

Сдаю на права. Месяца два назад проходили ЖД переезды. В учебном классе на мониторе преподаватель показывает,  как они выглядят. Одно фото — и я опять в прошлом. Прошлом, которое, казалось бы, пережила и забыла. Но нет.

Бетонный проезд. Эти огромные трубы через дорогу. Там, в двухэтажном доме с номером 15, на первом этаже живет папа. Душу снова рвёт от боли. Все походы к психологу и год групповых занятий для жертв домашнего насилия полетели к чертям.

Синяки по телу не сходили

Родители развелись, когда мне было 2 года. Потом снова сошлись в мои 6 и разошлись в 7.

Отец для меня был всегда идеалом: не бил, не ругал, не наказывал. В отличие от матери. Мать всю злобу и ненависть вымещала на мне. Синяки по телу не сходили.

Я была практически отличница в школе. Тихий забитый домашний ребенок. И все равно самая плохая для нее. Жизнь с матерью была адом. Я мечтала, что отец вернется, заберет меня к себе, спасет меня от матери. Но он не «спасал».

[attention type=green]

В 18 лет мать выгнала меня из дома, так как «я кормлю и пою тебя, пока твой папашка платит на тебя алименты». И я разыскала отца. Я давно его искала. Объездила весь Минск. Но нашла. И оказалась ему совершенно ненужной.  Он жил в 15 минутах езды на троллейбусе. Но за 11 лет так и не доехал на нем ко мне.

[/attention]

Он даже не пытался ни разу встретиться со мной. Хоть знал, где я. Я ему была не нужна. Это он мне был нужен.

Сирота при живых родителях

Больно, что у тебя вроде как оба родителя есть. Оба живы. Но по факту, ты всегда была лишним, ненужным ребенком. Матери не нужна, потому что она вообще неизвестно для чего родила. Возможно, оттого, что была из деревни, а тут минчанин — и надо закрепиться в столице. Не очень вышло, а ребенок, увы, остался.

Отцу не нужна, ведь он столько лет жил без дочери, а тут она ему как снег на голову. Что с ней вообще делать? Кто она и зачем она? Нормально и без нее было. Причем у отца я единственный ребенок.
 

Из всего этого равнодушия взрослых для меня лишь один плюс: я выросла сильным/стойким человеком. Что бы со мной ни случилось, только я сама могу помочь. Сколько бы людей ни было рядом, всем все равно. Нет мамочек-папочек, которые утрут тебе сопли, никто не протянет руку, никто не решит твои проблемы, никто не поможет и не защитит. Только ты должен взять себя в руки и начать делать.

Мне уже много лет, но боль не отпускает

Можно забыть физические ощущения насилия, но мысли и чувства стереть нельзя. И, увы, эти мысли и чувства порой определяют наше будущее, то, как мы строим нашу жизнь, наши взаимоотношения с окружающими. Наше мировосприятие проходит через призму того насилия, которому нас подвергли. 

Даже сейчас я задаюсь вопросом:

Почему? За что?

Я была всего лишь ребенком. Я была виновата в том, что просто родилась.

Не все понимают, как можно ненавидеть свою мать, ведь мама — это же самый родной человек. Не понимают, пока моя недомать не покажет им своё истинное лицо. Но они все равно не прочувствуют то, что испытывала я. 

Она украла у меня детство

Назвать это существо мамой не поворачивается язык. У меня уже есть свои дети. Но песни про мамонтенка или «мама – первое слово» вызывают не слезы умиления, а слезы боли за испорченное детство. 

Я ненавижу ее столько, сколько помню себя. Когда она грозилась, что не заберет меня из сада, я мечтала, что так и будет. Я не боялась этого. Я представляла, что воспитательница заберет меня к себе домой, я буду жить у нее. Представляла, что мы вместе с ней сидим у окна, пьем чай. Она — моя новая мама. Добрая мама, которая любит и заботится обо мне. 

Когда меня в 4 года впервые выгнали из дома, я пошла к соседке выше этажом. Я мечтала, что она заберет меня к себе. Но этого не случилось. За что можно выгнать ребенка из дома в 4 года? Я плохо себя вела (по мнению недоматери), а когда она меня била, я не встала на колени и не просила у нее прощения за свое плохое поведение. Позже даже просьбы простить на коленях не спасали от побоев. 

Злая колдунья, которая похитила меня у мамы

В 5 лет я выдумала себе сказку, что она не моя мама, а злая колдунья, которая похитила меня у моей родной матери. А моя настоящая мама меня ищет. А может, меня подменили в роддоме? Уже тогда я не понимала, как можно так ненавидеть свое дитя.

Даже в том возрасте сравнение меня с недоматерью (ой, как Надя похожа внешне на Таню) вызывало у меня истерику. Я рыдала и не могла остановиться. Никто не понимал, почему я вдруг плачу. Это ужасно — смотреть в зеркало и видеть ее лицо.
 

После я уже мечтала, чтобы она сдохла. Многие сейчас сочтут это ужасным. Но именно в этом я видела конец своим мукам. Я надеялась, что когда-нибудь она просто не вернется с работы. Исчезнет навсегда. Я была вечно в чем-то виновата. Не было ни дня, чтоб она меня не била. Если день прошёл без побоев – это странно. 

Я была вся в отца

Главным ее упреком было то, что я вся в отца.

ТЫ ВСЯ В ОТЦА

А какой мне еще быть? Конечно, я буду похожа на него, ведь я его дочь. Не я выбирала себе такого отца. Ты (недомать) сама выбрала себе такого мужа и отца своему ребенку. Зачем тогда меня винить?

Отец ей испортил жизнь, и я ей жизнь порчу. Из-за меня ее жизнь не складывается. Из-за меня она не доучилась. Из-за меня у нее нет хорошей работы. Все неудачи в ее жизни из-за меня. В чём была проблема просто оставить меня в роддоме? Живи и радуйся — ты избавилась от такой обузы. Но нет. Жизнь не удалась, и кто-то должен за это ответить. Пусть это будет ребенок.

Завидовала детям-сиротам

Недомать часто оставляла меня у бабушки. И не только на лето. Кто мешал недоматери выучиться за это время? Или найти работу, которую хочешь? Ребенка же нет рядом! 

Я рассказывала о том, как со мной обращается недомать, бабушке. Надеялась, что хоть она спасет меня и заберет к себе. Но бабушка не забирала. Уже во взрослом возрасте, когда мы с ней это обсуждали, она сказала, что видела все, знала, но думала, что в городе мне будет лучше. 

Иногда, я представляла, что сбегаю из дома и иду в лесопарк рядом. Там был детский дом. Я сяду рядом со входом, выйдет тетя и заберет меня туда. Я завидовала детям-сиротам. 

За «тройки» меня били головой о стену

В школе я хорошо училась. За тройки меня били ремнем по рукам, головой о стену, о стол. И было только хуже, если я начинала плакать или кричать. Это ещё больше злило недомать. Она приходила в ярость. Я должна была молча сносить побои, ползая на коленях. Однажды она сломала мне нос за то, что я плакала, а ее это бесило. 

Как-то в четвертом классе утром за завтраком в ярости недомать укусила меня за щеку, а чтобы я не орала и не плакала, треснула мне кулаком в глаз.

Учительница мне тогда не поверила, что я якобы упала с лестницы и поэтому у меня фингал под глазом. Наверное, моя выдуманная история не вязалась с отпечатками зубов на щеке. Тогда я впервые рассказала о том, что происходит дома кому-то. Недомать вызвали в школу. После разговора с учительницей она вернулась домой и избила меня. Она кричала:

Чего тебе не хватает? Что ты меня позоришь?

После этого я больше никому и никогда не говорила, что происходит у меня дома. Да и в школе больше ничего не спрашивали. Долгих 8 лет я молчала. Я поняла, что помочь мне некому. 
 

На уроках физкультуры порой мне приходилось переодеваться отдельно от всех. Либо очень быстро, чтобы никто не видел синяки по всему телу. В гневе мать била, не задумываясь, куда попадет и чем бить. Ремень, тапок, каблук обуви, вырванный провод от радио, которое подарил мне отец, шланг от стиральной машины — орудием было все, что попадется под руку.

Шланг от стиралки был любимым средством наказания. Когда вылетал пластмассовый наконечник от количества и силы ударов, недомать искала его, чтобы надеть на резиновый шланг обратно, а у меня было время передохнуть перед новым витком побоев. 

В девятом классе она так увлеклась, что у меня было сотрясение мозга. В поликлинике я сказала, что поскользнулась и упала. Мне поверили. Через две недели у меня было второе сотрясение. Я опять якобы упала на льду. 

Мне было тяжело заводить друзей

Все проходили тщательный отбор у недоматери. Все потенциальные подруги были «проститутки», «плохому научат», «если хочешь с кем-то дружить, дружи с матерью», «мать плохому не научит». Редкая девочка получала у неё одобрение.

До сих пор мне лучше одной, чем с кем-то. Да, я могу общаться на работе, мило улыбаться. Но дальше в свою жизнь не пускаю. Близких друзей не завожу. Наверное, просто не умею.

[attention type=yellow]

Я люблю одиночество, тишину, когда дома нет никого и когда спокойно. Потому что, когда приходила с работы она, я никогда не знала, какое у нее настроение, что ей не понравится сегодня, будут ли тебя сегодня бить. 

[/attention]

Однажды я даже вела дневник, но недомать нашла его. Она ржала надо мной, над моими мыслями, над тем, что я хочу от такой жизни выпрыгнуть с балкона седьмого этажа или вскрыть вены. Она читала цитаты из моего дневника потом, когда била меня. Сказала, что сохранит его и будет показывать моим друзьям, мужу, на работе, детям. 

У меня не было своих вещей

Я донашивала одежду за своими двоюродными сестрами, которые были младше меня на 6 лет! Я носила то, что родственники подарят мне на день рождения. Я носила старые недоматерины трусы и лифчики, ее кофты и обувь.

Помню, на 15-летие мне подарили деньги, а бабушка еще не уехала. И мы поехали на рынок купить мне джинсы. Это были мои джинсы! Мои личные первые джинсы! Новые джинсы! Мои! Моему счастью не было предела. Мне повезло, что бабушка задержалась. В этот раз подаренные деньги недомать не отобрала. 

Из дома меня по-прежнему выгоняли. Когда недомать била, она сдирала с меня одежду, кричала, что это все ее, купленное на ее деньги, что я ничего не имею в этом доме, потому что мой отец не платит ни копейки.

В трусах она меня выталкивала в общий тамбур на 4 квартиры. Потом к лифтам в подъезд. А я на коленях просила ее пощадить меня и не выгонять, не бить меня.

Где в тот момент были соседи? Страдания чужого ребенка — не их проблемы. 

Хорошо было только тогда, когда приходили гости. Недомать становилась доброй. Тогда можно было даже отпроситься погулять. Многие и не подозревают, что из себя представляет моя недомать. А ведь если подумать, то у некоторых маньяков, насильников, серийных убийц тоже были семьи и вполне приличная жизнь. Там тоже ведь никто и подумать не мог.

Как-то нам принесли котенка. Это был совершенно рыжий кот. Даже глаза рыжие. Он был полностью моей заботой: лоток, еда, выкупать. И мой кот — это моя отдельная боль. Когда недомать меня выгнала, она выкинула и кота. Они его вывезли за город и бросили на трассе, якобы там рядом ферма, поэтому не пропадет.

В 17 лет мне выделили полку в холодильнике

После 11 класса я пошла на заочку, знала, что если не пройду на бюджет дневного, платить за меня будет некому. Не потому, что денег не было. Я была «не достойна этого», «я плохая дочь», «я тебя до 18 лет ращу, а потом вали к своему папаше, пусть он тебя растит».

Мне выделили отдельную полку в холодильнике. Сказали, что содержать меня больше не намерены. Я пошла на работу няней в детский сад в 17 лет. Стала покупать сама себе вещи и еду за те деньги, что платили мне на службе занятости, а потом как работнику. 

Спустя 2 дня после моего 18-летия меня выгнали из дома. Я нашла отца. Этим я еще больше разочаровала недомать. Она ведь всем рассказывала, что я пошла жить под мост, побираться, заниматься проституцией. И вообще, с ее слов, не она меня выгнала, а я сама ушла.

[attention type=red]

Как я такая неблагодарная и неудобная дочь могла взять и поступить в институт, найти работу и пытаться жить нормально? Почему я все еще не ползаю на коленях, целуя ее ноги, не умоляю о пощаде?

[/attention]

Спустя время она подала в суд, чтоб лишить меня моих законных метров квартире, где я прописана. Мать на суде орала: «Она не моя дочь». Судья: «Вы ее рожали?». «Рожала, но она мне не дочь!».

Иногда мне до сих пор снятся кошмары

Но в них не монстры, не чудовища или маньяки. В этих снах я опять в квартире, где прошло мое детство, и я опять безвольная марионетка в руках недоматери.

Вы спросите, что бы я хотела сказать своей матери, если она вдруг прочитает эти строки? Мне нечего ей сказать. Злости уже нет. Остались лишь боль, страх, обида. Как в басне: «Ты виноват лишь только тем, что хочется мне кушать». 

Теперь, когда у меня есть свои собственные дети, я тем более не понимаю, как можно было так со мной обращаться. Чем я это заслужила? Я искренне надеюсь, что за все она получит сполна. 

Я надеюсь, что люди, прочитавшие мою историю, задумаются, правильно ли они воспитывают детей. Зададут себе вопрос: что испытывают дочери и сыновья, когда их бьют? Особенно, если бьют не за проступок, а вымещают свою злость. Я хочу, чтобы люди, осознали: насилие может быть рядом. И если видишь его, знаешь о нем, но ничего не делаешь, чтобы помочь, — ты не лучше того, кто творит это насилие. 

Если вы хотите поделиться своей историей о наболевшем, пишите нам на editor@rebenok.by

Быстрая связь с редакцией editor@rebenok.by
Еще больше полезных советов для родителей в нашем Инстаграме. Присоединяйтесь!

Источник: https://rebenok.by/articles/together/nasilie/26666-ya-ne-prosilas-na-etot-svet-chtoby-perezhit-takoe-vzroslaya-doch-vspominaet-svoe-detstvo.html

Пожилая сыктывкарка Лидия Ивановна Ковалева (фамилия изменена по этическим соображениям — Ред.) в редакцию пришла буквально со слезами на глазах: ее вызвали в суд и обвиняют — ни много ни мало — в незаконном обогащении! Да еще и требуют вернуть полученную сумму, словно она воровка…

Забыла — старая стала…

76-летняя Лидия Ивановна — ветеран труда. Она из поколения «детей войны». Того самого, что познало в детстве голод и холод. Много лет честно трудилась. Никому не была должна, за жилье платила в срок и копеечка в копеечку.В центре города у нее благоустроенная квартира, в которой пенсионерка проживает вдвоем со взрослой дочерью. Звание ветерана труда дает ей право на льготы по ЖКУ.

Тот, кто получает субсидии, знает: надо регулярно платить за ЖКУ. Если задолжал — субсидий не получишь. А еще полагается регулярно извещать о различных изменениях и обстоятельствах, влияющих на получение мер социальной поддержки. Например, об изменении места жительства, состава семьи, счета в банке и т.д.

Документы эти подписывают все получатели, хотя, подписав, многие тут же о них забывают.

Вернуть с процентами

Три года назад в жизни Ковалевой произошло радостное событие — родился внук Роман. Дочка замуж не вышла, воспитывает малыша одна. Лидия Ивановна, как может, помогает дочери — занимается с внуком, старается поддержать финансово.Понятно, что за это время материальное положение семьи никак не улучшилось.

Ребенок — это счастье, но требующее внимания, труда и затрат. Поэтому извещение о том, что органы соцзащиты в течение трех последних лет излишне выплатили ей 3716 рублей 88 копеек ежемесячной денежной компенсации на оплату ЖКУ, для бабушки стало громом среди ясного неба. Получалось, что в год старушке излишне выплачивали примерно 1240 рублей.

Так она и «обогатилась», даже не заметив этого.Пожилой женщине предложили вернуть деньги в учреждение соцзащиты. Но лишних денег, тем более сейчас, в разгар кризиса, у пенсионерки не оказалось.

Более того, она не могла понять — за что? Она же не сама себе взяла!

В суде с нее требовали оплатить еще и проценты за пользование этими деньгами как заемными (314 рублей). Плюс судебные издержки. То есть сумма выросла.

Материнская доля

Как же так случилось, что возникла переплата и «необоснованное обогащение»? Ковалевы живут в квартире площадью 58 «квадратов». Льготы имеет только мать, это, как и звание ветерана труда, — признание ее заслуг перед страной. Но льготы на дочь не распространяются.

Льготированию подлежит лишь половина оплаты за жилье и коммунальные услуги — та доля, которую вносит мать. Дочка же свою половину платит сполна.Когда родился внук, Лидия Ивановна не сообщила об этом в органы соцзащиты в месячный срок, как велит закон. Она полагала, что они и так знают об этом.

Ведь Рома прописан в квартире, а в квитанции на оплату ЖКУ значится — 3 человека.Между тем, если сегодня распределить квартплату и ЖКУ на троих, пенсионерке полагается за себя платить третью часть платежа, а две трети — это плата дочери и внука.

[attention type=green]

То есть «льготируемая доля» Ковалевой уменьшилась, значит, уменьшилась и сумма средств соцподдержки. А Лидии Ивановне выплачивали по-прежнему. Так и набежало в год «лишних» около 1240 рублей.«Трибуна» уже не раз рассказывала о подобных историях.

[/attention]

Пожилые люди, получающие меры соцподдержки, не сообщали вовремя о каких-то «мелочах».Так, сыктывкарская пенсионерка-краевед публиковала заметки в одной из газет, и ей начислили 60-рублевый гонорар, о котором она не сообщила. А ведь это — «дополнительный доход»!

Другой пример.

Удорскую пенсионерку-инвалида едва не наказали на крупную сумму за то, что она «утаила мужа». Муж, правда, существовал только в виде отметки в паспорте, он давно уехал, бросив больную супругу. Но в ее случае субсидии полагались лишь одиноко проживающему человеку…

Дали по зубам

В последнее время таких историй появилось немало. Люди звонят и пишут, недоумевая — какая переплата? За что требуют вернуть деньги? В подобную ситуацию попал и 80-летний пенсионер Михаил Чувьюров. Он льготник — инвалид и ветеран труда.Получать льготы можно лишь по одному основанию.

Чувьюров получал как инвалид, в монетизированном виде — там сумма чуть больше. Но ветераны труда имеют право на льготы при зубопротезировании. И, озаботившись зубами, Михаил Алексеевич решил перейти в категорию ветеранов.Пенсионер уверяет, что был в отделении Пенсионного фонда.

Там его заверили, что база данных у них с Агентством по социальному развитию (ныне — Министерство труда) одна. В Агентство инвалид не пошел — ему тяжело передвигаться и тем более подниматься по этажам. Говорит, что писал туда.Михаил Алексеевич был уверен, что его перевели в другую категорию.

Так и возникла путаница, по какому же из двух оснований пожилой и больной человек получал ЕДВ (ежемесячную денежную выплату).Каково же было его удивление, когда Чувьюров, подобно Лидии Ивановне, получил от ГБУ РК «ЦСЗН г. Сыктывкара» письмо о том, что ему излишне выплатили 5320,6 рубля.

Он тоже «обогатился»!Суд, куда обратилось социальное ведомство, вынес заочное решение — взыскать с пенсионера (с учетом процентов) 6154 руб. 60 коп. Чувьюрова это оскорбило — почему заочно? Он стал всюду писать и жаловаться…

P.S. Конечно, социальное ведомство обязано проверять правомерность получения льгот и субсидий — таков закон.

Однако нельзя игнорировать тот факт, что получатели «мер соцподдержки» — старые больные люди с плохой памятью. Поэтому жесткие фискальные методы в отношении ветеранов труда зачастую не просто чрезмерны — они оскорбительны.

Александра КОСТРОМИНА.

Источник: http://www.tribuna.nad.ru/pensionerka-razbogatela-na-4-tysyachi-rublej-za-chto-i-byla-nakazana/